Нет, он не мог оставаться здесь. В этом старинном респектабельном доме Джед чувствовал себя словно в западне. Повсюду, казалось, затаились призраки, и, чтобы изгнать их, недостаточно было просто накрыть мебель чехлами, запереть двери и уйти. Комнаты, даже пустые, хранили слишком много воспоминаний.
– Капитан Скиммерхорн?
Черт побери! Уже неделю он не капитан полиции и за эту неделю устал объяснять всем, что вышел в отставку.
Джед посторонился. Огромный гардероб красного дерева плавно проплыл через величественный холл в промозглое утро.
– Да?
– Похоже, мы вынесли все, что вы хотели отправить на склад. Может, проверите?
– Хорошо.
Джед поднялся на второй этаж. В конце концов, в его жизни было столько обязанностей, эта – всего лишь еще одна.
Что-то подтолкнуло его к комнате, в которой он жил в детстве и позже, когда остался один. Он остановился в дверях и, сунув в карманы крепко сжатые кулаки, приготовился к шквальному огню воспоминаний.
В этой комнате он плакал тайком, стыдясь своих слез. Мужчине из рода Скиммерхорнов не подобает открыто выказывать слабость. А потом, когда слезы высыхали, он всякий раз вынашивал мщение. Беспомощное детское мщение, неизменно обращавшееся против него самого.
В этой комнате он научился ненавидеть.
Но это всего лишь комната. Всего лишь дом. Он убедил себя в этом задолго до того, как вернулся сюда уже взрослым мужчиной. И все встало на свои места. Ему даже нравилось жить здесь…
До того, как это все случилось с Элейн.
– Джедидая.
Джед вздрогнул. Правая рука рванулась к пистолету, но он вовремя осадил себя. Прежде никто не смог бы незаметно подобраться к нему сзади. Именно поэтому он теперь не носит оружие.
Джед расслабился и оглянулся. Его бабушка, Онория Скиммерхорн Роджерс, в норковом манто, со скромными бриллиантами в ушах, с аккуратно уложенными белоснежными волосами, казалась бы беззаботной состоятельной вдовой, если бы не тревожное выражение ее синих глаз.
– Мне казалось, я убедила тебя подождать, – тихо сказала бабушка, тронув его за плечо.
Джед отпрянул. Как истинный Скиммерхорн, он не терпел, когда его трогали.
