Визжа как сумасшедшая, вылетаю из душевой и несусь куда-то.
От ужаса соображалка моя накрылась медным тазом, поэтому очухиваюсь только тогда, когда раздается громкий хлопок закрывшейся двери в мой номер.
Замираю, тяжело дыша.
И вот тут-то приходит понимание в какую жопоньку я сама себя загнала.
Стою в длинном и пустом, слава тебе Господи, коридоре отеля абсолютно голая. Клочки пены от геля для душа… ну так себе прикрытие. В номер вернуться не могу, так как электронного ключа, само собой, нет. Он внутри, мать его!
Молодец, Танюха! Красотка просто!
И что делать будем?
От ужаса аж дыхание перехватывает, когда в конце коридора появляется… Буров.
Первый случай, когда я так радуюсь виду этого засранца.
Руками пытаюсь прикрыть все стратегически-важные места, чуть ли не пританцовывая на месте.
Да когда ты уже дойдешь, зараза?!
Но Илья, как назло, замедляется по мере приближения.
Округлившиеся от шока глазенки этого парнокопытного скользят по всему моему телу.
- Ва-а-у! – протяжно тянет он. – Черничкина, а давай ты меня всегда так будешь встречать.
- Ой, да заткнись ты уже! – шиплю зло в ответ. – Быстро доставай ключ и открывай дверь нашего номера.
- Так… я не брал ключ, - этот гад ехидно скалится, продолжая ощупывать меня своим похотливым взглядом. Даже облизывается, гад!
- Ой, вот только заливать мне не надо, - рычу, чувствуя как от холода покрывается мурашками всё тело.
- Зуб даю, - он даже щелкает пальцем по своему клыку, пытаясь состряпать на своей физиономии святую простоту и невинность.
- Я тебе сейчас этот самый зуб в глотку вобью! А ну быстро достал ключ! – шепотом ору, опасаясь того, что если начну орать в полный голос на этого гамадрила, то кто-нибудь точно выглянет из соседних номеров.
И тут мы оба застываем, одновременно устремляя взор в ту сторону коридора, откуда только что пришел Илья.
Судя по звукам, из угла сейчас вырулит целая делегация народа проживающих в этом отеле.
Представляю, какие будут у них глаза, когда они увидят меня тут в костюме Евы.
Боже, вот стыдобища-то будет!
Этот гад тоже это понимает. Лыбится зараза во все свои тридцать два, продолжая тихо угорать в кулак.
