Глава первая
В коей провинциалка прибывает в столицу
Никакое неполезное слово или непотребная речь да не изыдет из уст твоих, всякий гнев, ярость, вражда, ссоры и злоба да отдалится от тебя, и не делай, не приуготовляй никаких ссор: все, что делаешь, делай с прилежанием и с рассуждением, то и похвален будешь.
Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению…
Запах в комнате стоял мерзейший. Не запах даже, а вонь – смесь тухлятины, влажной земли, прелости и смерти. Городовой прошел, топоча сапожищами, разбрасывая сор на вытертый ворс прикроватного и прикаминного ковриков, распахнул окно. С улицы донесся гул ночного города, города, который никогда не спит, и прохладный воздух слегка разбавил зловонные миазмы.
Крестовский убрал от лица пропитанный ментоловой мазью платок и спрятал его в карман сюртука.
– Что скажете, Семен Аристархович? Недаром вас вызвали, по вашему ведомству дельце?
Обер-полицмейстер Петухов сиял, даже бакенбарды его, русые с проседью, будто светились. При его немаленькой должности на дело выходить получалось крайне редко, а душа этого самого дела требовала постоянно. Андрей Всеволодович Петухов еще совсем недавно в чине полковника отдавал приказы служивым на границе Берендийской империи и в кресле обер-полицмейстера свой боевитый нрав обуздать никак не мог.
– По моему, Андрей Всеволодович, ох, по моему.
Крестовский быстро оглядел помещение, освещенное дюжиной мощных полицейских фонарей. Труп находился на кровати. Крестовский его видел и больше смотреть не хотел. Зрелище было отвратительно в своей противоестественности. Дворник, которого хозяин меблированных комнат Попестов заставил взломать двери, до сих пор заикался на кухне, отпаиваемый чаем сострадательными половыми.
– Страсть-то какая, – бормотал он. – Сколько живу на свете, никогда такого не видывал! Раздулась, как жаба дохлая, а потом… лопнула… – И мелко-мелко крестился.
Попестов держался получше – деловито осматривал поврежденную дверь, шевелил губами, видимо, подсчитывая упущенные барыши:
