Багир
стоял в тёмном углу сада за раскидистой плакучей ивой и целовался с девушкой.
Пошлые причмокивания и приглушённые стоны никто не должен был слышать.
—
Багир, где ты там застрял? Ужин не для тебя? — на крыльцо вышел дядя Андрей.
— Иду,
дядя, только подругу до калитки провожу, — крикнул в ответ племянник.
—
Блин, Баги, вечно твой дядюшка весь кайф обламывает, — нахмурилась рыжая
красотка и сунула руки в джинсы.
— Если
твой папаша узнает, что я с тобой целовался, он мне моську разобьёт. Тебе,
кстати, тоже, Джоан. Узнать он может только от моего дядьки, — улыбнулся Багир.
— Идём, мне нужно домой. Обещай, что будешь моей, когда я вернусь из России.
— Ты
на два месяца уезжаешь, я буду скучать, — недовольно надула губы Джоан.
—
Ничего, зато мне ещё тут долго учиться. Мы же только первый курс окончили. Всё,
пока, увидимся через два месяца, — улыбнулся Багир, закрывая за девушкой
калитку.
Несколько
фонарей освещали добротный двухэтажный особняк и часть сада с тропинкой от
калитки. Багир не спеша пошёл к дому.
Год
назад отец отправил его учиться за границу в дом родного брата, который пять
лет как перебрался в Америку, основав тут небольшой бизнес. С собой Андрей
забрал дедушку и бабушку, а вот Вилен уезжать из России не захотел. У него было
своё большое предприятие, и продавать его он не видел смысла.
Багир
и сам бы с удовольствием остался дома, но отец решил сплавить его учиться
заграницу, чтобы отпрыска не замели в армию.
Парень
светло улыбнулся, вспомнив о родителях. Мама была детдомовская, но отец
влюбился и вопреки запретам деда женился. Так же дед протестовал, когда внуку
дали нерусское имя Багир. Но отец любил свою жену до беспамятства и соглашался
со всеми её причудами.
Зайдя
в столовую, Багир уселся ужинать. Дед недовольно глянул на него исподлобья. В
семье дяди Андрея было заведено садиться за стол всей семьёй в одно и то же
время. Дед Василий всё время ворчал, когда внуки задерживались, а порой просто
смотрел строгим взором.
Мишка
и Катя, двоюродные брат и сестра, переглянулись с ехидными улыбками. Багир
хотел как в детстве показать им язык, но сдержался — девятнадцать лет всё же,
уже не маленький.
