Глава 1. Белые снежинки на черной сцене
Лучи прожекторов прорезали полумрак сцены, выхватывая из тьмы хрупкую фигуру. Мария стояла в центре, взволнованно вслушиваясь в тишину перед тем, как взлететь в первый пируэт. Черная сцена под ногами напоминала бездонное озеро, а легкие снежинки, оседающие на стеклянном куполе театра, делали иллюзию еще более реальной.
Музыка оркестра наполнила пространство, и Мария сделала первое движение. Ее руки взметнулись вверх, тело выгнулось в совершенной линии – но что-то было не так. В каждом шаге ощущалась точность, но не было дыхания танца, той самой магии, от которой у зрителей перехватывало дыхание.
– Стоп! – голос Ирины, балетмейстера, прозвучал резко. – Опять не то. Ты танцуешь правильно, но пусто, без души. Где твои эмоции, Мария? Где чувство?
Мария опустила голову, с трудом скрывая разочарование. Она знала, что Ирина права. В последние месяцы что-то внутри нее угасло, словно не хватало искры, которая когда-то зажигала ее движения.
– Завтра мы повторим, – заключила Ирина. – Найди вдохновение, иначе ты не выдержишь премьеру.
***
Выйдя из театра, Мария глубоко вдохнула морозный воздух. Ночь укутала Петербург холодным серебром. Лунный свет отражался в заснеженных улицах, превращая их в кадры старого фильма.
Она пошла в сторону Казанского собора, стараясь не думать о неудачной репетиции. Воздух был наполнен особой тишиной зимнего города – той самой, что бывает только в ночи, когда снег падает медленно и невесомо, а фонари рисуют золотые круги на мостовой.
И вдруг тишину прорезал звук. Тонкая, звонкая, почти хрупкая мелодия разлилась по воздуху. Скрипка. Ее голос был таким чистым и печальным, что сердце сжалось. Мария замерла, вглядываясь в темные силуэты.
На ступенях собора стоял человек. Он был одет в длинное черное пальто, волосы растрепаны ветром, а в руках он держал старую, потертую скрипку. Снежинки садились ему на плечи, но он не обращал внимания, полностью погруженный в музыку.
Мария подошла ближе, зачарованная звуками. Скрипач играл так, словно вкладывал в каждый звук свою душу. Мелодия была незнакомой, но в ней слышались и тоска, и светлая радость, и нечто неуловимо древнее, словно сам город говорил через эти ноты.
