Весенней ночью, когда звёзды горели над деревней, словно фонари, забытые богами, а сакура роняла лепестки, тонкие, как шёлк под пальцами ткачихи, дети собрались у костра на краю луга. Пламя трещало, бросая золотые блики на их лица, где любопытство плескалось, как река в лунном свете, а ветер вплетал в их волосы запах цветущих ветвей, что склонялись над соломенными крышами. Деревня дремала, укрытая тишиной, лишь где-то скрипнула калитка, да сова ухнула в чаще, но здесь, у огня, воздух дрожал от ожидания. Дети сидели тесным кругом, поджав ноги, их сандалии сбились в кучу у бревна, и глаза их, широко распахнутые, ловили искры, что взлетали к небу, будто звали за собой в неведомую даль.
Костёр стоял посреди вытоптанной поляны, где трава ещё хранила тепло дня, а вокруг вились тени от старых сосен, что стерегли деревню, как молчаливые стражи. Рядом журчала речка, её голос вплетался в шорох листвы, и запах влажной земли смешивался с дымом, что поднимался к звёздам. Девочка в переднем ряду, с косичками, что блестели в свете пламени, теребила подол своего юката, а мальчик рядом, с растрёпанной чёлкой и грязным пятном на щеке, кидал в огонь сухие ветки, хихикая, когда искры взрывались, как звёзды. Другие шептались, толкали друг друга локтями, и их голоса, звонкие, как колокольчики на ветру, то и дело прерывались смехом, пока из темноты не выступила она.
Пожилая женщина двигалась медленно, её шаги были мягкими, словно она боялась спугнуть ночь. Кимоно её, выцветшее от долгих лет, хранило узоры сакуры, чьи лепестки вились по подолу, будто нарисованные тушью чьей-то дрожащей руки. Седые волосы, собранные в узел, выбивались тонкими прядями, и она поправляла их, садясь на низкое бревно, что дети притащили к костру. В руках её была флейта – старая, потемневшая, с трещинами, что хранили память о тысячах мелодий. Она положила её на колени, и пальцы её, узловатые, но всё ещё ловкие, коснулись дерева, словно оно могло заговорить. Костёр осветил её лицо, и морщины, что бороздили её кожу, были как реки, что текли через годы, унося с собой радость и боль. Глаза её блестели, глубокие, как колодцы, где звёзды отражались ярче, чем в небе, и дети затихли, будто ветер стих перед грозой.
