Глава 1. Марсианин и литераторы
Коста Ажаев хандрил.
Позади него фейерверк вспарывал сатин крымской ночи, распадаясь жарким омутом у порога неба. И чтобы не видеть угар праздника, коли невозможно его не слышать, Коста поглубже зарылся в соленую тьму в самом дальнем углу самой дальней веранды. Он обхватил ручищами бокал с мохито, как мертвое Чудище – Аленький цветочек, и хмуро глядел вниз, где у волнореза море катало на загривке лунную дорожку.
Его невеселые мысли кружили вокруг литературной Премии «Русский роман ’2019», на финише которой он потерпел фиаско. К естественной досаде проигравшего, примешивались стыд и тяжкое недовольство собой. Коста втайне соглашался с жюри – не тянул его детектив на победителя. Творение свое он едва домучил, выдоил, без куража и вдохновения. Кабы не контракт, с размаху подписанный Костой с издательством, не блуждал бы русский атташе по улочкам Анкары – автора стало подташнивать от главного героя на середине романа и похерить бы жизнерадостного идиота навеки, но… Согласно проклятому документу, сочинить про атташе предстояло еще две книги. Приключениями дипломата издательство открывало детективную серию о россиянах, ведущих расследования за рубежом. И не только выдвинуло Костину книжку на Премию, но и задержало до ее окончания большую часть тиража в типографии, чтобы тиснуть на обложке надпись про лауреата (или, если повезет – победителя), словно то было делом решенным. События эти как-то так срифмовались во времени, так округло совпали: и выдвижение книги, и задержка тиража, что по вхождению детектива в шорт-лист Коста не сомневался – до финала состязания роман добрался не гонимый легким дыханием его таланта, а по твердой дорожке, вымощенной интересами книгопечатного бизнеса.
От мрачных дум угрюмость Косты росла, манера общения портилась. Раз, ночью, из темной бездны самокопания явилась идея бросить курить – как отчаянная попытка подлатать прохудившееся самоуважение. Месяц Коста избегал крепких алкогольных напитков и шумных компаний, но чем ближе был финал конкурса, тем больше одолевало его уныние, и тем убедительней звучал шепот за левым плечом: «Друзья – эгоисты. Критики – гиены. Вино-водочный – до одиннадцати.»
