Я не помню свою мать. Может быть, я никогда не видела её. Отец и бабка говорили, что мама сбежала после моего рождения. "Упорхнула", – как любил повторять отец, промочив на ночь горло чаркой-другой крепкого вина.
От мамы мне осталось только имя – Илиана. Необычное, нежное, совсем не похожее на имена селян. Такое имя мне могла дать только она.
Я не осуждаю свою мать. Если бы могла, я тоже бежала бы из селения. С детства я привыкла к косым взглядам и шёпоту за спиной: "Ведьмино отродье!" Когда я была маленькой, мне говорили, а то и кричали это в лицо. Так было до одного случая.
Когда мне было лет шесть, на меня налетели на улице мальчишки. Я ещё не понимала, насколько отличаюсь от других. Уже тогда я умела делать такие вещи, каких не мог повторить ни один человек в селении. В тот день я поняла, что мой дар для поселян – проклятый, и его нужно скрывать.
Как сейчас помню, я увидела терновый куст. Он погибал неподалёку от высохшего колодца. Я чувствовала, как больно растению, в воздухе витал сладковато-удушливый запах смерти. Земля была усыпана засохшими белыми цветками: этим годом кусту не суждено было дать плоды. Каждая ветка медленно умирала, всё сильнее усыхая изо дня в день. Терновнику оставалось меньше недели, а ведь спасти его было так просто – по крайней мере, для меня. Вода проходила недалеко, я чувствовала, как она движется под землёй. Мне было понятно: надо всего лишь позвать её к изнемогающему от жажды кусту, и он оживёт.
Я присела на корточки и положила руки на землю.
– Иди сюда, водичка, иди сюда, – тихо повторяла я.
Да, вода была совсем недалеко под землёй. Она двигалась по забытому пути, расширяя себе дорогу к колодцу. Я слышала тихое, мелодичное журчание – родник отвечал мне песней. Вот куст почувствовал облегчение, его корни освежила влага. Я улыбалась: запах смерти отступал, постепенно развеивался в воздухе. Скоро от него ничего не останется. А в будущем году на этом кусте снова появятся мои любимые белые цветы и пропитают воздух тонким ароматом.
