Рассказ первый. Миф самодостаточности
Ему всегда казалось, что мир танцует под иную, ускользающую мелодию, недоступную большинству, словно сокрытую за пеленой обыденности. Ему виделось существование некой избранной касты – тех, кто постиг тайную алхимию одиночества, кто умеет преобразовывать внутреннюю пустоту, этот зияющий колодец тоски, в сияющее золото самодостаточности. Счастливые отшельники, восполняющие себя сами, подобно солнцу, питающему себя собственным светом, независимые от внешнего одобрения и преходящих связей, – вот был тот ускользающий идеал, к которому он истово стремился, словно мотылек на пламя.
Свобода, опьяняющая независимость от чужих мнений и потребностей, умение находить подлинную радость и утешение в самом себе, в тишине своего внутреннего мира – разве не этому, как мантре, учили мудрецы, чьи слова он впитывал, словно иссохшая губка, жадно стремясь выжать из них драгоценные капли мудрости? Он искал ключи к этой внутренней алхимии, надеясь однажды ощутить себя не сосудом, нуждающимся в постоянном наполнении, а неиссякаемым источником, щедро дарящим свет и тепло, не требуя ничего взамен. Но путь к этой самодостаточности казался тернистым и одиноким, и порой он ощущал лишь холод собственной пустоты, эхом отражающейся от стен его души.
Он долго и упорно верил в эту манящую иллюзию, словно в священный Грааль, выстраивая вокруг себя неприступную крепость, возводящуюся на фундаменте рациональности и холодного расчета. Долгие годы, подобно трудолюбивому каменщику, он возводил свой мир, где стены были сложены из гордого отказа от любых привязанностей, где глубокий ров заполняла ледяная вода, тщательно отгоняющая от берегов его души призрачную боль возможных потерь, где высокие башни, словно стражи, охраняли от самого страшного – от пугающего страха сердечной зависимости, от уязвимости и слабости, что таятся в объятиях любви.
Всё принадлежало только ему, было его незыблемой собственностью – просторная, но какая-то безжизненная квартира, в которой эхо его одиноких шагов отдавалось бездушным гулом, словно насмехаясь над его независимостью, заграничные поездки, где экзотические пейзажи сменялись калейдоскопом, но внутренний мир оставался мучительно неизменным, дорогие вещи, призванные, по его мнению, подчеркнуть его несомненный успех, но на деле не приносящие ни капли подлинного удовлетворения, а лишь усиливающие ощущение внутренней пустоты, и, конечно же, бесконечные разговоры с философскими трактатами, методично объясняющие, как быть цельным и самодостаточным, как не искать спасения в ком-то другом, а найти его в себе самом. Он был тем самым человеком, которому, казалось бы, ничего не нужно для счастья, тем самым идеальным отшельником, образ которого он так долго создавал. Или, по крайней мере, так искренне ему казалось, пока беспощадная истина не проступила сквозь тщательно возведённый фасад, словно трещина в безупречной стене, грозя обрушить всю его тщательно выстроенную конструкцию.
