– Брось.
Лишь чуть повела подбородком. Её побелевшие пальцы даже не дрогнули. Только сверкнуло камнем обручальное кольцо.
– Брось нож, Даша.
– А то что? Отберёшь? Попробуй. Давай. Ты же это умеешь. Отбирать.
Столько в её лице лютой ненависти. Приевшейся. Треклятой.
А в глазах такая убойная решительность, что матёрый боец ММА приссыт.
– Хочешь, чтобы я сам подошёл?
Ноль реакции.
У тебя есть козырь. Открывай.
Идея как слова о соболезновании. Бесполезна.
Дождь шепчет убедительнее. Хотя мы глубоко спрятаны от него внутри дома. Замурованы в его прочную и дорогую обёртку.
– Подумай о сыне, дура.
Она шибко, оборванно выдыхает. Как долго бежавший по следу зверь, что нашёл наконец искомый источник запаха. И недоразвитый злой смешок приоткрывает её маленькие мягкие губы.
А затем Даша расцепляет пальцы левой руки. И разодранное платье, лоскутками которого она прикрывалась от меня, падает.
Что бесит больше?
Вид её белой голой груди, к которой я не имею права прикасаться?
Или то, с каким рвением она второй рукой нож обхватила?
Люди так за жизнь цепляются. Отчаянно. А она – наоборот.
Я бы сделал к ней шаг. Если бы она хоть капельку сомневалась.
Если бы она угрожала мне.
Твоя мать умерла в августе. Так я скажу Ване, когда он подрастёт?
А почему? Спросит он.
Я не упущу её.
Макс Арский больше ничего не упускает.
– Я буду считать до трёх, Соболева, – спокойно, будто объясняю задачу подчинённому. – И если до того, как я скажу «три», ты не бросишь нож, я сам его у тебя заберу. А после этого можешь больше не рассчитывать, что получишь от меня ещё хотя бы один рубль. Я сделаю так, что ты мне должна останешься. Ясно?
Запахло кровью.
Она слишком сильно прижала палец к лезвию ножа.
Или лезвие ножа к собственной шее.
Разве можно отбирать жизнь с такой невозмутимостью?
Мне ли не знать?
У меня научилась.
Она уже давно не похожа на ту девчонку, которую я знал. До того, как всё произошло.
Я её испортил.
Другая. Сама себе чужеродная.
Из признаков прежнего остались только смотрящие на меня карие глаза. Всегда до дерзости проницательные. Слишком большие для всего её хрупкого существа. С чёрными крапинками. Как дроблёный перец в кофе с молоком брошенный.
