Вечерние сумерки пали на землю, когда на берег лесного озера по едва заметной тропинке, петляющей между деревьев, вышли двое.
Первым шел высокий мужчина в накинутой на голову и плечи бычьей шкуре, что делало его похожим на могучее животное, вставшее на задние ноги, подобно человеку. Еще большее сходство придавали широко расставленные мощные рога, угрожающе покачивающиеся при каждом движении. В одной руке он держал горящий факел, освещавший дорогу, в другой – древний сосуд, изукрашенный таинственным причудливым орнаментом. За ним шла темноволосая женщина в белом платье из тонкого шелка, под которым угадывалось голое тело. Она была встревожена и растеряна, но пыталась скрыть это, следуя молчаливым указаниям своего спутника. Жестом он велел ей остановиться, а сам поднес факел к большой куче валежника, видимо, заранее подготовленного и сложенного неподалеку от кромки воды. Пламя быстро охватило сухие ветки, сумерки вокруг стали еще гуще. Солнце уже зашло, а луна еще не вышла на небо. Лес вокруг притих, затаился.
Быкоподобный мужчина обернулся к женщине и протянул ей сосуд.
– Сделай три глотка, – сурово приказал он голосом, не терпящим возражений. – Не больше и не меньше.
Он придерживал чашу, пока его спутница торопливо глотала темную жидкость, часто и нервно дыша. Но с каждым глотком она становилась спокойнее, страх и неуверенность покидали ее, руки перестали дрожать. Изменился даже цвет ее светло-карих глаз, ставших непроницаемо темными. Мрак расширившихся зрачков прорезывали, как вспышки молнии, блики костра.
– Встань на колени и повторяй за мной все, что я буду говорить, – распорядился мужчина, отнимая у нее сосуд и ставя его на землю. – Не вздумай изменить даже слово, иначе с тобой может случиться несчастье. Я, жрец великого владыки нашего Велеса, предостерегаю тебя ради твоего же блага.
Она послушно выполнила его волю, безропотно опустившись коленями на траву, покрытую вечерней росой. Было мокро и зябко, но женщина не высказала досады или возмущения. Черты ее лица выражали только покорность. Жрец протянул обе руки к пламени костра, словно заклиная его, и глухо заговорил:
