В те дни его будила мама. Тогда он спал в одной с ней комнате, но только в маленькой детской кроватке с забавным медвежонком, нарисованным на деревянной спинке. Мама склонялась над ним и, ласково поглаживая по голове, приговаривала:
– Коленька-Николенька, вставай, утро пришло, пирожки принесло!
А ему были так приятны прикосновения ее теплой мягкой руки, пахнущей почему-то молоком, но не магазинным, а деревенским, парным, что он, уже проснувшись, старательно жмурился, продляя мамины ласки. Он знал, что на завтрак его действительно ждут вкусные пирожки, еще пышущие жаром, с сочащейся из них начинкой из грушевого или яблочного варенья. И не мог понять, как это утро сумело их принести, ведь у него нет рук. Но если допустить, что руки есть, значит, имеется и рот, и почему же тогда оно, это самое утро, исправно несет вкусную сдобу ему, Коленьке, а не съедает само? Он бы ни за что не удержался и попробовал хотя бы кусочек. Но еще ни разу ему не попадался надкусанный пирожок…
Мама все-таки замечала, что Коленька притворяется, и нежно упрекала его:
– Сынок, я же опоздаю на работу, и меня накажут!
Каждое утро эта неведомая работа отнимала у него маму, и Коленька сильно невзлюбил ее. Работа представлялась ему страшным, большим и лохматым чудовищем, похожим на соседского пса Фильку. Коленьку обжигала острая жалость к маме, он протягивал к ней свои ручонки и обнимал за шею, лепеча, что когда он станет взрослым, ей не придется бояться не только своей злой работы, но даже и самого Фильки. А мама, смеясь, целовала его, и Коленьке было так хорошо, как, наверное, не бывало уже никогда в жизни. Если забыть про Ирину…
Дзи-и-инь!
Николай вздрогнул от резкого звонка будильника. Пора было вставать. Он мог бы еще понежиться в постели, но это уже не доставило бы ему удовольствия, потому что в своих воспоминаниях он дошел до Ирины, что всегда отзывалось в нем болью. И сколько он ни пытался, но миновать Ирину не мог, она служила переходным звеном между его радостными и хмурыми утрами. И, наверное, была неповинна в этом, как нельзя всерьез винить плохой сон в своем дурном настроении, но это ничего не меняло. Обычно Николай не думал о ней. Но с таким же успехом он мог пожелать забыть день своего рождения или о том, что однажды он умрет. А это было невозможно.