Ясным сентябрьским пятничным днём из дальнейшего ясно какого года по Тель-Авиву жизнерадостно шагал более или менее молодой человек.
Магистраль носила имя ветерана второй мировой войны Моше Даяна, а прохожий носил имя «Леонид Лайтман» и был ветераном второй ливанской войны. Недавно демобилизованный «милуимник» (что в переводе с иврита означает «резервист») приближался к перекрёстку с улицей, увековечившей мэра Нью-Йорка. Мелодично, хоть и негромко он пропел на известный мотив:
– Дан приказ нам не на Запад,
А в другую сторонУ.
Уходили добровольцы
На ливанскую войну…
На светофоре зажёгся зелёный сигнал, и машины остановились, давая пешеходу «зелёную улицу». Лайтман ускорил шаг и уже собирался ступить на проезжую часть, но тут согласно закону бутерброда (который, если не является сэндвичем, падает маслом вниз) на светофоре вспыхнул красный свет. Лёня хотел было перебежать на другую сторону улицы Ла-Гуардия. Но тут он взглянул на водителя (точнее, водительницу) ближайшего автомобиля и застыл, как кролик перед удавом.
Красавица «ослепила» своего поклонника белозубой улыбкой, и транспортное средство тронулось. Влюблённый успел заметить номер: «72—135—59» и проговорил:
– Кржижановский и конец восстания Бар-Кохбы… Ситроен-Берлинго!.. И улыбка!!
Затем бросился за французской иномаркой через «дерех Моше Даян» с криком: «Стой! Кому говорят?! … То есть таацри, бэвакаша!»
Лёня догадался, что недоступная красавица не говорит по-русски. Почему «догадался»? Потому, что девушка была представительницей… эфиопской общины. Почему «недоступная»? Потому, что бывший воин старался (к своему сожалению) не для себя.
«Ситроенша» то ли увидела преследователя, то ли услышала, а возможно – и то, и другое. Она остановила автомобиль у обочины и гостеприимно распахнула переднюю дверь. Запыхавшийся спринтер плюхнулся на сиденье и попытался отдышаться.
– Тали, – проговорила водительница.
– Чего?! – опешил Лёня.
– Гуд афтенун. Май нэйм из Тали, бат уот из ё нэйм?
