Утро пятого августа 1709 года выдалось прохладным и туманным, как частенько бывает в Средней Англии. Выпала обильная роса; небо обложили тучи, словно намекая на то, что лето заканчивается и скоро придет осень с затяжными дождями, распутицей, долгими вечерами у камина под свист и завывание ветра. Яркие летние цветы в саду печально наклонили головы, не в силах противиться этому предчувствию осени; они и хотели бы потянуться к солнцу, все еще встававшему достаточно рано, однако светило куталось в серые облака, будто столичная леди – в меховую накидку из модной в этом сезоне русской серебристой лисы.
Лаис встала рано, еще до рассвета. Пока не закончились длинные летние дни, можно было успеть так много; особенно теперь, в августе, когда косили поздние травы и собирали урожай. Все поля вокруг Джиллейн-Холла стояли голые, и так непривычно было видеть их без яркого цветочного ковра. Кое-где в кронах деревьев уже проглядывала желтизна, а старые клены у подъездной аллеи – те начали ронять редкие золотистые листья, хотя было рановато; ну да старикам простительно. Малиновки все еще пели под окнами, однако их песенки тоже преисполнялись неземной печали. Или только казалось? Впрочем, когда падал туман, малиновки не пели вовсе.
Хотя слуги обычно вставали рано, Лаис все же не сочла нужным будить свою горничную Элен в предрассветных сумерках. Одеться в простое платье и причесать волосы она могла и сама, хотя камеристка часто пеняла ей за такое недостойное графини поведение. Лаис пожала плечами и занялась утренним туалетом – быстро, привычно и бесшумно оделась, прибрала волосы, накинула плащ, а потом взяла свечу и вышла из спальни.
Дом досыпал последний час, еще немного – и он проснется, потянется, зевнет и займется своими обычными делами. Застучат двери и башмаки, служанки будут весело переругиваться на кухне, повар загремит котлами, дворецкий Джейкобс (нынче без дворецкого никак, сочтут моветоном) станет громко отчитывать нерадивого помощника за какую-то пустяковую провинность, и в комнатах зазвенят детские голоса…
Первым делом Лаис заглянула к детям – сначала к Тамине, потом к Джерри. Дочка спала спокойно, свернувшись калачиком и, по обыкновению, засунув палец в рот. Почти семь лет, а все та же привычка. Ну, от этого не умирают. Улыбаясь, Лаис символически поправила одеяло и вышла. Сын же явно видел беспокойный сон: весь разметался, одеяло почти съехало на пол… Лаис перевернула Джерри на бок и укрыла снова, но он немедленно высунул пятки. Упрямый, как отец, этого не отнимешь.
