Ей представлялось, что некоторые семьи похожи на хорошо ухоженные парки с симпатичными клумбами нарциссов и большими, раскидистыми деревьями, предлагавшими защиту от летнего солнца. Другие – это она знала не понаслышке – напоминали ей поле боя, кровавое и мрачное, усеянное осколками снарядов и фрагментами тел.
Конечно, ей было всего лишь семнадцать, но Джолин Ларсен уже знала, что такое война. Она росла в эпицентре неудачного брака.
Хуже всего ей приходилось в День святого Валентина. Атмосфера в доме всегда была тревожной, но в этот день, когда по телевизору беспрерывно рекламировали цветы, шоколадки и красные сердца из фольги, в неловких руках ее родителей любовь становилась оружием. Разумеется, начиналось все с выпивки. Всегда. Стаканы снова и снова до краев наполнялись бурбоном. Это было начало. Потом крики, плач, летящие в стену предметы. За эти годы Джолин не раз спрашивала мать, почему она просто не бросит отца и не уйдет тайком однажды ночью. Мать всегда отвечала одно и то же: «Не могу. Я его люблю».
Иногда она плакала, произнося эти слова, иногда ее горечь была прямо-таки осязаема, но в конечном счете имела значение не интонация, а трагическая истина ее безответной любви.
Снизу послышался крик.
Должно быть, это мама.
Затем грохот – что-то большое ударилось о стену. Стук захлопывающейся двери. А это, наверное, папа.
Отец, как всегда, в ярости выскочил из дома и с силой захлопнул за собой дверь. Он вернется завтра или послезавтра, когда закончатся деньги. Прокрадется на кухню, трезвый и исполненный раскаяния, принесет с собой запах перегара и сигарет. Мама бросится к нему, всхлипывая, и крепко обнимет. «О, Ральф… ты меня напугал… Прости. Дай мне еще один шанс, пожалуйста. Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю…»
Джолин подошла к двери своей спальни под крутым скатом крыши; при этом ей пришлось нагнуться, чтобы не удариться головой об одну из грубых деревянных балок. Комната освещалась единственной лампочкой, торчащей на потолке, словно последний зуб во рту старика, шатающийся и ненадежный.