Их четверо. Они сильны. Они опасны. Они не признают границ. Их нельзя убить. Их нельзя приручить. Они – чистый огонь.
Новое тысячелетие они встречают с гордо поднятой головой, наслаждаясь своим могуществом и неуязвимостью.
Но разве это предел? Нет. Они не достигли пика совершенства. Они хотят ещё. Их руки по локоть в крови, они не ведают жалости.
Да. Ещё и ещё. Больше власти. Больше силы. И они знают, где её найти.
− Может быть, ты заглянешь в Совет? Тебя давно не было. Едва ли это идёт на пользу твоей репутации, − сказал Арозон, далеко откинувшись в кресле.
− Ладно, − отозвался я, разглядывая чёрную столешницу.
− Ливви, ты меня слышишь?
− Да.
Арозон усмехнулся.
− Даю тебе время подумать. Если что, я буду у себя. Звони.
Одёрнув свой пиджак и высвободив из-под ворота туго заплетённую косу, Арозон направился к выходу. Я смотрел ему вслед, знал, что надо его остановить, но почему-то не произнёс ни слова. В бессилии лишь закрыл глаза.
Апатия, ставшая привычной уже давно, вновь дала о себе знать. Я чувствовал себя погребённым под бетонной плитой и понимал, что выбраться мне уже не удастся. Я даже дышал через силу.
Бездумно повертевшись в кресле, встал и подошёл к окну. Подо мной, как на ладони, раскинулся каменный город. Солнце только-только скрылось за горизонтом, и улицы засверкали фонарями и вывесками. Люди нескончаемым потоком шли куда-то, машины заполонили проезжую часть. С высоты птичьего полёта я смотрю на них, и меня начинает переполнять ненависть.
XXI век… Не мой век.
Я резко отвернулся от окна и осмотрел свой кабинет со стеновыми панелями из грецкого ореха. Когда-то очень давно я любил это место. Я помню чувство эйфории при покупке моего рабочего стола. Мне с трудом удалось выцарапать его из лап коллекционера антиквариата. Стол времён Короля Солнца был одним из самых дорогих предметов интерьера в кабинете, и я любил сидеть за ним и рассматривать книжные полки под стеклом, в котором хранились собрания Шекспира и коллекция древних (по-настоящему древних) монет со всего мира.
Да, когда-то я жил полной жизнью как любой другой человек, бегущий по улицам города. Но теперь всё истёрлось, и не играло больше никакой роли…
