Если б в мире жила
лишь бескрайности нить.
Если б мудрость могла
в безграничности жить.
В отрешении зла
протекала б судьба,
И отчаянья мгла
не настигла б меня.
Россия, 2005 год от Рождества Христова
Трудно сказать, когда именно в мою жизнь вошла любовь. Нет, скорее ворвалась, закружила в душе бешеным вихрем. Приподняла и опустила на мягкий цветочный ковер чувств. И я будто воспарил над самой землей, и передо мной кругом была она, она, она. А потом все окончилось. Исчезла любовь, померкло солнце, погиб я…
Превосходно помню тот день. Сумрачный, с утра серый и непроглядный, словно затянутый тугим воротником. Дождь так и не пошел, хотя низко нависшие тучи, казалось, гудели от переполнявшего их напряжения.
Вокруг были люди – обычные городские прохожие, сновавшие по улицам, погруженные в свои заботы, с мрачными, под стать погоде, лицами. Хмурые и озабоченные, стреляющие по встречному людскому потоку равнодушным взглядом. И я шел в этой живой, но, казалось, бездушной реке, одолеваемый своими думами, огражденный ими от окружающего мира. Шел, сжимая в руках небольшой газетный сверток, в котором – и кто бы только знал об этом, – возможно, таилась судьба всей земной цивилизации.
По пути мне попалось захудалое кафе. Посетителей внутри было немного. Всего несколько человек: один сидел на высоком стуле за барменской стойкой, уныло потягивая из пузатого бокала вздыбившееся желтоватой пенистой шапкой пиво и бездумно глядя в мерцающий экран небольшого телевизора, подвешенного на кронштейне в дальнем от входа углу. Иногда он перебрасывался парой слов с барменом, молодым нахмуренным парнем в ярко-бордовой, с вышитым золотом вензелем на левой стороне груди, форменной жилетке и неестественно белой, накрахмаленной и тщательно отутюженной рубашке. Парень педантично протирал вылизанные до блеска бокалы.
В глубине зала, скрытые скупым внутренним освещением, мешавшимся с сочившейся сквозь окна серой осенней вязью, угадывались в беспорядке разбросанные круглые столики, за несколькими из которых сидели люди. Пожилая парочка не проявила ко мне никакого интереса. Они сидели ближе других к входу, пили кофе из крохотных фаянсовых чашечек и о чем-то разговаривали, судя по мимике, резко и отрывисто.