– Не двигайся!
На самом деле Элис даже вдохнуть не могла, не то что двигаться. Это, знаете ли, сложно, когда к твоему горлу приставлено копье.
Копье?! Откуда в больнице копье и что вообще происходит?!
Элис вытянулась и мелко задрожала: от страха и напряжения. А еще от холода – несмотря на странность и опасность ситуации, она успела почувствовать неестественный холод, отчего мелкая дрожь медленно переросла в сильную. А это уже грозило либо порезами на шее, либо торчащим из нее же копьем. Элис – как это бывало в самых страшных ситуациях – даже задалась глупым вопросом, что лучше; понимание, что какой-то длинноволосый полуголый парень держит у ее шеи копье, напрочь исключало всякую возможность рассуждать.
– Тише, тише, Астор… Это всего лишь новенькая. Опусти копье.
В темноте раздался еще один голос – кажется, кто-то пытался увести этого чокнутого от кровати Элис.
– Хах, у вас всегда так с бабами обращаются, а, вояка?
Внезапный гогот заполнил комнату, и началась цепная реакция: Элис дернулась, тот, кого назвали Астором, дернулся в ответ, лезвие расцарапало кожу на горле, Элис закричала и зажмурилась. Дальше она только слышала: свой крик, ругательства, грохот, словно что-то упало, топот и звук пощечины. Последняя, кстати, не только прекратила весь этот шум, но и заставила открыть глаза – Элис недовольно поморщилась и потерла горящую щеку.
– Вик, уведи Астора! Быстро!
Кто-то зажег свет, и Элис, немного щурясь и потирая щеку, смогла оглядеться. Не сказать, чтобы увиденное помогло разобраться в этом хаосе, но сразу несколько вещей стали понятны. Во-первых, она не в больнице. Это была обычная жилая комната с двумя кроватями, шкафом и парой мягких кресел. Во-вторых, она прекрасно себя чувствовала без многочисленных аппаратов, трубок и капельниц. В-третьих, вокруг нее было много совершенно незнакомых людей. Компания эта, к слову, была настолько разношерстной и впечатляющей, что Элис чувствовала себя так, словно находится на вечеринке в честь Хэллоуина.
Тем временем девушка по имени Вик увела из комнаты копьеносца, а мужчина, что сидел на ее кровати, повернулся к ней. Хотя мужчина – это слишком громкое слово: парню, что так пристально вглядывался в ее лицо, было не больше двадцати семи. В темноте его голос и тон показались Элис такими жесткими и суровыми, что она легко окрестила говорившего «мужчиной» и промахнулась лет так на пятнадцать.
