Смерть обитает в этих болотах во всей своей безжалостной красе. Повсюду здесь лежат глубокие тени. Шорох среди теней – в траве, или в кустах, или в ползучих зарослях кудзу – означает жизнь или быструю смерть. Желтые глаза смерти светятся в темноте, из пасти ее несет гнилью.
Река, по-змеиному бесшумная, изгибается здесь странной петлей: черная вода под пухлой бледной луной, а по берегам корни кипарисов торчат из земли, словно кости, прорвавшие кожу.
По глади воды, испещренной лунными бликами, проходит едва заметная рябь: скользит к берегу длинное узловатое тело аллигатора. Бросок, победный удар хвостом по воде – и вот неосторожная мускусная крыса исчезает в страшной пасти, и замирает над болотами ее краткий вскрик.
Вместе со своей добычей аллигатор бесшумно опускается на илистое дно.
Кто знает, что таят в себе эти молчаливые безжалостные воды? Воды, что даже в разгар изнурительной летней жары холодны как лед…
Много тайн хранят в себе эти болота, и в них никогда не бывает тишины. Ночью под высокой охотничьей луной смерть выходит на промысел. Москиты, ненасытные вампиры болот, алчной тучей вьются над водой, и монотонная песнь их аккомпанирует шорохам, всплескам и сдавленным воплям агонии.
В высоких ветвях древнего дуба, в тени листвы и мха сова выводит свое скорбное: «У-гу! У-гу!» Заслышав ее крик, болотный кролик пускается наутек.
Ветерок, легкий, словно вздох призрака, шелестит листвой – и исчезает.
Расправив крылья, сова бесшумно снимается с ветки.
На берегу реки, там, где сова опустилась на землю и встретился со смертью кролик, дремлет среди теней ветхий серый домишко у покосившегося причала. На другом берегу, возвышаясь над буйными зарослями, словно бессонный часовой, стоит в лунном свете строгий белоснежный особняк.
А между ними раскинулось болото. Прибежище жизни – сочной, зеленой, щебечущей, шуршащей в траве. И тайное святилище смерти.
