– А часики-то тикают! – едва перешагнув порог моей квартиры, с трагичной интонацией произнесла в пространство над моей головой двоюродная сестра Ирина. Потом пристально уставилась мне прямо в глаза.
Я в курсе, какое значение несет это выражение в наше время, особенно когда оно обращено к незамужней особе (ко мне в данном случае). Но в голосе Ирины было столько неподдельной скорби, что я решила, что речь идет о жизни и здоровье моей сестры. Наверное, она только что от доктора, который озвучил ей какой-то страшный диагноз?
– Кузя, с тобой все в порядке? – испугалась я. – Никому не верь, все еще сто раз может поменяться…
Я называла сестру Кузей с раннего детства. С тех самых пор, когда мне сказали, что двоюродная сестра – это кузина. Некоторое время Ирина сопротивлялась столь несолидному прозвищу, но потом, когда ее все вокруг тоже стали называть Кузей, она смирилась. На меня она не сердилась – ну что тогда с меня, с ребенка, было взять.
По возрасту Ирина вполне подходила мне в тети, ей сейчас пятьдесят два года, а мне – двадцать девять. То есть у нас с ней двадцать три года разницы. Так получилось, я – позднее дитя своих родителей.
– Проходи, выпьем чаю, я пирог испекла. – Я обняла Ирину, уткнулась носом в ее плечо. На Ирине – шуба из норки. Мех с мороза пах очень приятно, словно живой, здоровый котик, немного извалявшийся на улице в снегу, а потом забежавший в дом. – Давай раздевайся, поговорим. – Я помогла сестре раздеться, пододвинула к ее ногам тапочки – только ее и ничьи больше. – Все будет хорошо, честное слово, верь мне! – От избытка чувств я еще раз обняла ее.
Ирина была не толстой, но какой-то массивной, что ли, и очень плотной, твердой на ощупь, словно каменной. Обниматься Ирина не любила, я каждый раз забывала об этом, бросаясь ей на шею.
Мы отправились на кухню. Походка у Ирины была тяжелой, словно поступь каменного командора: звякнули чашки на полках в шкафу, когда она проходила мимо него.
– С чем пирог? – обреченно спросила Ирина, садясь за стол.
