Ганс и Валера
– Гоша, я был в клубе, там все в крови, что там у вас происходит?! В кого пальнули, я так и не понял?
– В Дашку. Киллер был прямо на нашей улице. Целили в Крутого, но попали в нее.
– О боже, она жива?
– Я… я не знаю. У нее открылось сильное кровотечение. Нужна была кровь, но группа редкая. В общем, Крутой Бекрута позвал. Тот сдал кровь.
– Виктор Беркут? Ты серьезно? Да он бы удавился, но не помог!
– Как видишь, помог, они как-то договорились. Дашу прооперировали и увезли в реанимацию. Все хорошо было, стабилизировали, Крутой меня домой отпустил, а потом прошло три часа, он позвонил мне. Вообще не в себе, я ничего не понял, вернулся. Вот иду по коридору больницы, подхожу уже.
– Ганс, держи меня в курсе, ладно?
– Давай, Валер, отзвонюсь позже.
Длинные коридоры, куча палат, пиканье приборов. Я бы не приехал ночью, если бы не услышал голос Крутого, а точнее, какой-то вой. Я не разобрал ни слова, но по одной только его интонации понял, что я нужен здесь и спать сейчас точно не время.
В самом конце коридора замечаю силуэт в полутьме. Он сидит на стуле, облокотившись на колени. Это Савелий, это точно он.
– Савва?
Он не поднимает голову, напряжен до предела. Вижу, как с силой сжимает кулаки, взъерошен весь, побитый словно.
Я никогда его таким не видел, честно. В Прайде были сложные дни, когда еще Фари был жив, но это было другое. Да, опасно, на рисках, на пределе, но такого, как сейчас, не случалось никогда.
Чтобы сначала клуб едва не вынесли, а после нанесли налет прямо у входа.
– Савелий… что случилось? Что-то с Дашей?
Вижу, как Крутой тяжело дышит, аж хрипит весь, и понимаю, что он не может ответить. Его всего трясет, а после он немного поднимает голову и рукой тянется в рубашке, отодвигая воротник. Он сам едва дышит.
– Тебе плохо? Черт! Врача, врача сюда, быстро!
***
Что такое ад? Я никогда не задумывался об этом раньше. Пожалуй, это беспомощность. Это когда у тебя много связей, есть деньги и власть, но нет возможности помочь.
С разбегу в обрыв, падая вниз головой, и никто не спасает, а еще мне страшно до чертей, потому что понимаю, что я не то что по лезвию уже хожу, блядь, я режу об него ноги и горю. Постоянно, без паузы, без передышки.Так же как и тогда, когда моя маленькая сестра умирала и я ни хрена не мог сделать, чертово дежавю повторяется.
