В её распахнутых глазах отражались пляшущие языки костра. Грудь маленькая, с твёрдыми ягодками сосков поднималась и опускалась в такт дыханию. Длинные волосы разметались по ложу из лапника бронзовой рекой, чувственный рот, такой влажный, такой сочный, словно спелая клубника слегка приоткрылся. Он не удержался, коснулся нижней губы языком, ощущая, как в области сердца что-то болезненно, но так сладко сжимается, как в штанах становится тесно, а по коже бежит тысяча мурашек. Мягкая, податливая, словно глина и невероятно тёплая, вот какой сейчас была эта ведьма. Схватить, прижать к себе, вдохнуть её запах полной грудью, а потом долго, до исступления целовать гладкую молочную кожу, оставляя на ней свои печати, присваивая, делая покорной.
Девушка выдохнула, издав протяжный стон, и это оказалось последней соломинкой, переломившей хребет верблюда его терпения и самообладания.
Он накрыл её своим телом, уткнулся лицом в шею, провёл языком от подбородка до ключиц, проник рукой под футболку, игнорируя предупреждающий треск ткани, обхватил холмик груди. Боже, какая нежная, какая хрупкая, какая податливая и как дрожит. Если он не возьмёт эту ведьму прямо сейчас, если не сделает её своей, то умрёт. Желание, огненным, когтистым зверем поселившееся в нём разорвёт его на клочки. Их тела должны соединиться, это неизбежно!
Запах хвои и свежей майской листвы дурманил, кружил голову. Луна щедро поливала верхушки деревьев расплавленным серебром, то и дело вскрикивала ночная птица, уютно трещал костёр, отплясывая свой древний танец. А поленья и сухие ветки сгорали, подчиняясь натиску, отдавая себя, принимая жар огненных объятий.
Вот и эта ведьма сгорит, прямо сейчас, в жаре его страсти, расплавится в нежности.
– Моя, – прорычал он, прикусывая маленькую, гладкую и розовую мочку её уха. – Тебе не уйти от меня.
Проснувшись, он увидел те же глаза, что были там, в лесу, в его странном, часто-повторяющемся сне. Только в тех, из сна, плясал костёр, а в этих, закрытых стёклами очков противочумного костюма, застыл страх, и отчаяние, и усталость.
В вену вонзилась игла, и он вздрогнул, поморщился. Чёрт! Ну почему же так больно?
