Отражение в зеркале – лишь бледное подобие истинных желаний. Ариэль вглядывалась в свое отражение, пытаясь увидеть в нем будущую королеву. Нежная красота, с которой она родилась, теперь была обрамлена тяжелой короной, сверкающей россыпью бриллиантов, словно капли застывшего рассвета. Она была прекрасна, это бесспорно. Но эта красота, эта корона – они душили ее.
"Опять?" – вздохнула Ариэль, поправляя непослушную прядь рыжих волос, выбившуюся из красивой прически. Ее глаза, цвета аквамарина отражали не радость, а тоску по неизведанному. В них таилась жажда приключений, стремление к свободе, которую ей, будущей королеве, казалось, никогда не обрести.
За окном замка, утопающего в зелени вековых дубов, простирался мир. Мир, о котором Ариэль знала лишь по книгам и редким рассказам странствующих торговцев. Мир, манящий своей неизвестностью, тайнами и возможностями. Но этот мир, как она понимала, был недоступен для принцессы.
Каждый день был похож на предыдущий: уроки этикета, политика, история королевства, танцы, музыка… Все это было необходимо, чтобы подготовиться к роли королевы. Но Ариэль чувствовала, что эти уроки лишь отдаляют ее от самой себя, от ее истинных желаний.
"Вы должны быть образцом для подражания, Ваше Высочество," – поучала ее строгая гувернантка, мадам Дюбуа, каждый раз, когда Ариэль пыталась выразить свое недовольство. "Корона символизирует власть, но и ответственность. Вы должны думать о благе своего народа, а не о своих прихотях."
И Ариэль понимала это. Она знала, что ее долг – служить своему народу, заботиться о его благополучии. Но внутри нее боролись два начала: долг и желание. Долг, заставлявший ее терпеть бесконечные церемонии и официальные встречи. Желание, толкавшее ее к побегу, к свободе, к жизни, полной приключений.
В ослепительном блеске софитов, в мерцании шелка и в чарующих звуках вальса, словно мираж в пустыне, появился он. Балы, организованные в её честь, были всего лишь частью её "обязанностей", тягостным ритуалом, повторяющимся из вечера в вечер. Ей приходилось, заставляя себя, улыбаться, грациозно кружиться в танце и вести светские беседы с представителями знатных родов, чьи имена она уже с трудом различала. Каждый вечер, словно искажённое зеркальное отражение, повторял предыдущий: приторно-сладкий, лишенный искренности, удушающий своей предсказуемостью, как затянувшийся кошмар. И вот, в этой удушающей атмосфере, где каждый вздох казался пыткой, появился он.
